стояло пустым, его приходили разве что убирать и отвечать на бесчисленные звонки с угрозами; ну и доставляли почту, естественно.
С выборами же в нашей коммуналке вышла несуразица. Депутатов мы выбирали всяк по-своему: Оля на предприятии, я школе, куда обычно все ходили, избирать единственного представленного члена «блока беспартийных и коммунистов», то бишь, на обычном территориальном участке, Михалыча отправили в горсовет, там проходили выборы от ветеранов войны и труда, к которым самого дворника и причислили — как дитя оккупации, слава богу, хоть это уродское название не влезло в приглашение. Вообще, выборы получились странными, вроде бы по квотам, но вот такая совсем не соревновательная система дала неожиданные для многих, ее готовивших, плоды. Хотя Оля, видя до боли знакомые лица руководителей «Асбеста», которые хотя и уже отправились в СИЗО, все еще имели право быть избранными, просто испортила бюллетень. Ровно так же поступил и я, убедившись что на участке мне предложили двух близнецов-партийцев, даже со схожими фамилиями: Гореев и Горчаков. А Михалыч проголосовал за какого-то Иваненко, ему неизвестного, но зато с богатым послужным списком, в котором значились и победы в войне и работа на благо страны, человека проверенного временем.
— В отличие от вас, я хоть не выбросил свой голос на помойку, а нашел вполне достойного кандидата, — заявил он, впервые после прочтения газет о счетах и аферах Ковальчука, решив с нами заговорить.
— У тебя хоть выбор имелся, — заметила Оля.
— Выбор всегда есть. Даже, когда кажется, что он глупый.
— Вот нам и не показалось.
Он усмехнулся в ответ.
А тогда, едва увидев газеты, немедля прибежал домой, да так нас и поджидал, с охапкой прессы в руке. Неожиданно мы пришли вместе, будто подготовившись к встрече. Он так и сказал, а потом уже…
— Вы вот эту аферу придумали, с массовыми посадками и гэбистами в каждой подворотне? Вы ума решились, что ли? Оля, я думал, что ты можешь сотворить нечто, но не такое же.
— Михалыч, я тебя не понимаю, — тут же ответила она, расшнуровывая ботинки. — Ты поддерживаешь Ковальчука? Он же тебя самого грабит, ты хоть почитай, что там написано, похлеще того, что мы сами отыскали. Но все по делу…
— По делу? Да вы, в самом деле, себя героями мните оба?
— А что ты так взъерепенился? — поспешил вмешаться и я. — Неужто Ковальчук тебе так дорог.
— Действительно, не понимаете, что творите? Мне плевать на Ковальчука вашего, пусть его хоть завтра расстреляют, дело в другом. Вы ж все предприятие своими доносами без руководства оставили. Теперь на его место пришли какие-то люди со стороны, вовсе с вашими проблемами не знакомые. А и это не соль, все можно поправить. Но вы ж не успокоились, вы всех на уши подняли. Даже гэбисты теперь в каждой подворотне ищут, вынюхивают. И сажают, уже кажется, не разбирая, кого, правого, виноватого. Им, видно, тоже план надо выполнять, как и вам. По валу чиновников. А что вы без них делать-то будете, молодые люди, кого на их место посадите. Если всех пересажают.
— А что, ты так уверен, что всех пересажают? — хмыкнул я.
— Нет. Но кампания пошла не на шутку, как в тридцать седьмом.
— Тебя тогда и в планах не было.
— Плевать, я газеты не хуже тебя читаю, знаю, что тогда было, да и рассказывали уже после двадцатого съезда. Когда можно стало. Вы ведь тоже пустили козла в огород. Эти как в Узбекистане теперь, не угомонятся. Там их приструнили вроде, а тут — не уверен. И что мы с Узбекии теперь имеем? Клок шерсти и полкило хлопка? Этого вы и все ваши правдоискатели добивались? Чтоб ничего не шло, чтоб все сгнило. Небось сами ваши демократы, которые так о народном добре пеклись, сами все и сгноили, а плевать, главное, показать, что мы правы, а вы ничтожества. Рашидов ведь все понял сразу, он потому и покончил с собой, что понял, кто вместо него придет и что делать будет. Так и тут, — горячечно продолжал дворник, боясь, что его кто-то из нас перебьет. — Все порушите, а восстанавливать Пушкин будет. Комитет и так на два дня парализовал работу шахт, а вы еще на полгода хотите. Аресты продолжаются, сейчас за МПС взялись. Потом за минфин, за всю угольную промышленность, за энергетику, еще за что — везде козлов можно найти. Не везде только они заменимы.
— То есть с коррупцией надо мириться, — наконец-то в нашем доме прозвучало это слово. Оля с каким-то презрением посмотрела на Михалыча.
— Знаешь, ты еще молодая, много чего не поймешь. А я вот привык уже и вынес многое. И понимаю, что без одних людей нам не выжить, просто не выжить, как стране, а без других можем спокойно обойтись. Сейчас же гребут всех, без разбору, да, отпускают, но ведь после такого позора какой чиновник вернется к своим обязанностям? За ним потом еще долго ходить будут и проверять. Ну и нормально это? Работать надо, а не доносить. Проходили уже, во время войны проходили, своей кровью. Сейчас тоже. Как война кругом, и вместо того, чтоб работать…
— Михалыч, ты говори, да не заговаривайся. Можно подумать, дело в том, кто работает, а кто нет. Я сама на «Асбесте» с двадцати лет, мне там ходы и выходы известны, я уж много лучше тебя знаю, что там творится и почему оттуда всех поганой метлой гнать надо — что сейчас и делают, давно пора. А раз уж гниль пошла, ее только вырезать можно, ничего другого. И незаменимых у нас нет. Особо среди чинуш. Эти только и умеют.
— Вам только так и говорить. Сами от них кормитесь, а кормящую руку вот теперь кусаете. Ну докусаетесь, посмотрим, что станет.
Дверь бухнула еще до того, как он договорил последние слова.
Глава 33
Фиму освободили в последние дни марта, суд вынес ему приговор — год тюремного заключения и пять лет условно. Больше потому, что вышестоящие товарищи из потребкооперации тоже выступали на процессе и пообещали взять его на поруки, следить за ним — ровно товарищеский суд проходил, а не уголовный. Но это его спасло, из зала суда Фима вышел свободный, как ветер. Потом долго лечился, после баланды и соседей-мокрушников, но пообещал потом устроить пир горой, как поотвыкнет от макарон и постного супа. Двоим другим фигурантам дела нашего магазина повезло немного меньше, сидеть им пришлось полгода, плюс штраф на приличную сумму, да и все тот же условный срок. Но адвокаты уже подали апелляцию, так что в камеры их не переводили, оставляя по-прежнему в СИЗО, где все поспокойней.
